Вульф Шломо - Право Выбора
ШЛОМО ВУЛЬФ
ПРАВО ВЫБОРА
"Говорит Москва. Доброе утро, товарищи. Сегодня среда, двадцать пятое
августа 1974 года. Сегодня солнце взошло в Москве... заход солнца...
продолжительность дня... Московское время шесть часов и две минуты.
Передаём последние известия..."
1.
1.
Юрий выключил радио, надел так и не просохший со вчерашнего дня плащ и в
первый раз вышел на улицу нового места своего обитания. Город был как-то
удивительно безобразно залит водой. В своё время его героические
первостроители как-то не позаботились о ливневой канализации. В буднях
великих строек до такой мелочи просто руки не дошли. А потом, как водится,
привыкли. Прохожие - и мужчины и женщины - просто шагали по лужам вброд в
резиновых сапогах. Юрий пытался было их обходить, но после первой же
коварной колдобины зашагал вброд в туфлях, довольствуясь "своей" тёплой
водой до поступления очередной порции "чужой" - холодной. Cвирепо кативший
за набережной жёлтые в клочьях бурой пены воды Амур вообще не был похож на
реку. Скорее это был непостижимый и непредсказуемый океан Солярис, один
вид которого вызывал дрожь. Памятник на берегу, как и чёрный мемориальный
камень, свидетельствовали, что город построен, естественно, не зэками, а
только комсомольцами-добровольцами. Больше в этом городе смотреть было
нечего. Можно возвращаться домой...
"Домой" для него означало сегодня койка в институтском общежитии. В конце
августа здесь было пусто. Студентов ещё нет, а вчерашние абитуриенты уже в
совхозах - на спасательных работах, называемых в иных краях уборкой
урожая. Юрий постучал в единственно знакомую ему дверь с короткой надписью
"Здесь Галкины". Там что-то радостно ахнуло, упало, простучали босые
пятки. "Наташенька, папы нет?" "И мамы тоже, - звонко ответила девочка. -
Я уже три часа и семь минут одна." " И что же ты там делаешь?" - Юрий
невольно присел на корточки и стал похож на сломанный манекен. "Играю... -
вздохнула она. - Вы тоже спешите? А то не уходите, а?" "Что же мы так и
будем через дверь разговаривать?" "А что поделаешь? Ведь у меня и ключа-то
нету..." Юрий вздохнул, дружески стукнул костяшками пальцев в дверь,
прощаясь. Девочка невесело ответила тем же.
В прокуренной своей комнате с двумя койками он прежде всего переодел
мокрые носки на сухие, сунул ноги в домашние тапки, окинул брезгливым
взглядом стол с неубранными консервными банками и ломтями хлеба и только
потом увидел под замызганным кофейником письмо со знакомым почерком.
Каждая буква в адресе означала для него потерянный привычный уют, родные
запахи города и квартиры, родные лица дома и привычные голоса на работе.
На штампе он увидел дату. 17 августа 1974 года Алла была жива, писала,
склонив голову набок и покусывая нижнюю губу, его новый адрес. В письме не
могло быть привычных "дорогой" или "целую", даже нелепой закорючки,
которой она обычно подписывала оценки в бесчисленных школьных тетрадках. В
отличие от родителей Юрия, насильно разлучённых по злой воле властей без
права переписки в 1948 году, они с Аллой добровольно согласились на его
ссылку на край света без надежды на письма. Они сами себе назначили
разлуку. В письме, скорее всего, какой-то забытый документ, подумал Юрий,
тайно надеясь, что это не так...
Это была выписка из военкомата: Юрий Эфраимович Хадас снят с учёта в
Ленинграде в связи с отбытием на постоянное место жительства в
Комсомольск-на-Амуре." В этом была вся Алла...
"Всё правильно, - вспомнил он прощальный ужин с братом в аэропорту, - Всё
